Жемчужина императора - Страница 78

– Надеюсь, вы намололи побольше кофе, дорогой собрат, – любезно произнес Адальбер, – потому что я тоже с удовольствием выпил бы чашечку.

Черный зрачок пистолета противоречил добродушному тону, и Фруктье Латроншер отреагировал как следовало: он икнул, поднял над головой дрожащие руки, машинально раздвинул колени и выронил мельницу. Намолотый кофе просыпался на пол.

– Экий вы неуклюжий! – посетовал Адальбер и, глянув в пакет с кофе, прибавил: – Но, думаю, жалеть особенно не о чем, эта марка кофе все равно никуда не годится! А теперь, дорогой друг, соблаговолите подняться, продолжая держать руки вверх, и повернитесь лицом к этому большому шкафу.

Тот повиновался без возражений: он явно умирал от страха, однако все же нашел в себе силы пробормотать:

– Что это... чего вам... от меня надо?

– Для начала связать вас, после чего мы сможем уладить наши дела...

Он быстренько ощупал округлое, но мускулистое тело Латроншера, который был из породы фальшивых толстяков, – на самом же деле просто коренастым человеком, – исследовал карманы умилительного зеленого халатика в розовых птичках, положил револьвер, потом несколькими проворными движениями крепко связал пленника и усадил его на стул. Затем, пародируя барона Скарпиа во втором акте «Тоски», произнес:

– Ну а теперь поговорим о чистой дружбе! Мне-то казалось, я дал вам неделю на то, чтобы вернуть мне все, что вы у меня украли. Однако я замечаю, что вы не встали на этот путь и мое имущество продолжает украшать вашу гостиную. Впрочем, не все! Кое-чего недостает...

– Там еще есть наверху, в моей спальне, – неохотно признался Латроншер. – И потом, две или три вещи я продал.

– Как! Ты, гад, не только меня ограбил, – завопил Адальбер, окончательно отказавшись от каких бы то ни было вежливых формулировок, – но ты ко всему еще посмел продать часть награбленного?! Я-то думал, что ты, по крайней мере, действовал из любви к искусству! Это непростительно!

– О, я сделал это не с легким сердцем, но я небогат! Мне надо на что-то жить, а, пока вы гнались за мной по пятам, меня никто не взял бы на работу!

Мало-помалу страх его сменился гневом.

– К тому же я взял только то, что вы сами украли! Ну, так что вы теперь со мной сделаете? Выдадите полиции? Трудно вам будет объяснить свою ситуацию. Или убьете?

– Я не убийца... но ради тебя, может быть, сделаю исключение, а потом заставлю себя вырыть яму у тебя в саду. Я просто божественно орудую заступом и лопатой!

– О-о-о... Вы ведь этого не сделаете? Я-то никого не убивал...

– Что верно, то верно, не убивал, – согласился Адальбер. – Но прежде чем решить, что мне с тобой делать, я должен сходить наверх. Посмотреть, что там осталось.

Снова сунув револьвер в карман, он в несколько прыжков поднялся по лестнице и обследовал две комнаты, где ничего интересного не оказалось, затем третью, которая, если судить по разбросанной в беспорядке постели, служила хозяину спальней. В этой комнате нашлось только два украденных предмета, но зато совершенно восхитительных: две женские головки XII династии из полихромного дерева с еще сохранившимися следами росписи, Адальбер особенно их любил. Стоя на подставках напротив кровати, они создавали великолепное обрамление для окна, едва ли достойного такой чести. Адальбер подпрыгнул от радости:

– Красавицы мои! Каким же я дураком был, что бросил вас в этой богом забытой дыре! Но мне так хотелось сохранить вас для себя одного!

Произнося это объяснение в любви, он приблизился к одной из головок и принялся нежно поглаживать темные волосы, когда внезапно его взгляд привлекло нечто за окном.

Окно спальни выходило на ту сторону дома, рядом с которой была стена, отделявшая его от сада соседнего особняка, огромного старомодного здания, выстроенного, должно быть, в конце прошлого века. Оно было украшено башенками, двурогими колоколенками и разбросанными в причудливом порядке балконами. Вообще-то вид был кошмарный, и ко всему еще этот кошмар содержали не лучшим образом: одна из колоколен почти развалилась, два или три окна были выбиты, и на дорожках того, что прежде, вероятно, именовалось «парком», росла трава.

И все же внимание Адальбера привлек не странный вид этого заброшенного «замка», а толстая, одетая в черное женщина, с черным же платком на голове, завязанным под подбородком: она вышла из двери черного хода и, свернув за угол, направилась в глубину сада, где и растворилась в тени деревьев. Но он успел ее узнать: это была служанка Тани Тамара, и, как ни странно, в руках она держала прикрытое тряпкой ведро, явно не пустое.

Позабыв о своих прекрасных египтянках, Адальбер молнией слетел с лестницы, выбежал в сад и бросился к стене, по которой быстро взобрался наверх, но там, немного успокоившись, затаился под прикрытием обвивавшей стену заросли ломоноса. Отсюда он мог увидеть человека огромного роста, который расхаживал взад и вперед за домом. Ружье на плече, два пистолета и кинжал за поясом, еще один кинжал за отворотом сапога, – может, еще и гранаты в карманах? – военная мощь этого человека равнялась крейсеру, и Адальбер на мгновение задумался, что он может здесь охранять. И сразу же явился ответ: а что, если – Альдо? Надо бы поглядеть поближе, но в другой раз, когда будет не так светло.

Он поглубже забрался под свой ломонос: монголка шла обратно, по пути обменявшись со сторожем несколькими словами на непонятном языке. Но наблюдатель увидел, что она освободилась от своего ведра и теперь держит руки в карманах передника. Интересно, где она могла его оставить?

Адальбер дождался, пока Тамара войдет в дом, слез со стены и вернулся к своему пленнику. Тот за все это время не шелохнулся, так и сидел связанный на своем кухонном стуле. Казалось, он примирился со своей участью, но тем не менее поднял на победителя злобный взгляд: